Бумажный зверинец (сборник)  - Кен Лю

– Не будем о печальном.

Она сильно сжала меня в объятиях, как будто хотела удержать навсегда.

– Минди, ты помнишь что-нибудь об этих комиксах? – спросил я.

– Помню, что там было много гигантских роботов. Я подумала: «Япония действительно мощная страна».

Я попытался представить себе, как героические гигантские роботы усердно работают по всей Японии, пытаясь спасти людей.

* * *

Извинение премьер-министра транслировали по репродуктору. Некоторые смотрели его по телефону.

Я плохо помню его содержание, но отчетливо слышу тонкий сбивающийся голос премьер-министра и очень бледное, постаревшее лицо. Его слова сожаления звучали очень искренними:

– Я подвел свой народ.

Слухи оказались правдой. Судостроители взяли деньги у правительства, но не построили достаточно мощных кораблей, соответствующих заданным характеристикам. Они не раскрывали свой фарс до самого конца. Мы узнали правду, когда было уже слишком поздно.

Япония – не единственная страна, которая подвела свой народ. Другие страны мира много спорили по поводу того, кто сколько должен вложить в общее дело эвакуации, с тех пор, как ученые обнаружили Молот на траектории столкновения с Землей. А потом, когда план был сорван, большинство решило надеяться на лучшее: что Молот пролетит мимо и что деньги и человеческие жизни нужно потратить на выяснение отношений друг с другом.

После того как премьер-министр закончил говорить, толпа стояла в абсолютной тишине. Несколько злых голосов что-то прокричали, но вскоре угомонились и они. Постепенно, сохраняя спокойствие, люди начали паковать вещи и покидать временные лагеря.

* * *

– Люди просто пошли домой? – скептически спросила Минди.

– Да.

– Никто никого не грабил, не было паникеров, солдаты не поднимали мятежи на улицах?

– Это Япония, – ответил я. В своем голосе я слышал гордость, словно это был голос отца.

– Думаю, что люди просто сдались, – сказала Минди. – Покорились судьбе. Это, наверное, и есть разница культур.

– Нет! – Я старался, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. Ее слова задели меня, как замечание Бобби о скучной игре го. – Все было не так.

* * *

– С кем говорит папа? – спросил я.

– Это доктор Гамильтон, – ответила мама. – Мы, то есть он, твой папа и я, вместе учились в американском университете.

Я смотрел, как папа говорит по телефону на английском языке. Он выглядел совершенно другим человеком: и дело было не только в тоне и модуляциях его голоса; его лицо стало более подвижным, он стал больше жестикулировать. Он выглядел как иностранец.

Он кричал в телефон.

– Что папа говорит?

Мама шикнула на меня. Она пристально смотрела на папку, улавливая каждое слово.

– Нет, – сказал папа по телефону. – Нет!

Мне не нужно было это переводить.

Уже потом мама сказала:

– Он пытается поступить правильно, но по-своему.

– Он эгоистичен, как всегда, – сорвался папа.

– Ты несправедлив, – сказала мама. – Он позвонил не мне тайком, а тебе, так как считал, что если бы вы поменялись местами, то он бы с радостью дал любимой женщине шанс выжить, пусть даже находясь рядом с другим мужчиной.

Папа посмотрел на нее. Я никогда не слышал, чтобы мои родители говорили друг другу «Я люблю тебя», но некоторые вещи не перестают быть правдой, даже если их не говорить.

– Я никогда бы не согласилась, – ответила мама, улыбнувшись. Затем она ушла на кухню, чтобы приготовить обед. Папа смотрел ей вслед.

– Сегодня хорошая погода, – сказал он мне. – Пойдем прогуляемся.

Мы прошли мимо наших соседей, которые тоже прогуливались по тротуару. Мы поприветствовали друг друга, спросили о здоровье. Все казалось совершенно обычным. Молот над головой стал еще ярче.

– Должно быть, ты очень напуган, Хирото, – сказал папа.

– Они не будут строить другие корабли?

Папа не ответил. Августовский ветер доносил до нас звуки цикад: чирр, чирр, чиррррр.

– Папа?

– Это стихотворение Басё. Ты понял его?

Я замотал головой. Я не особо любил стихотворения.

Папа вздохнул и улыбнулся. Он посмотрел на закат и снова заговорил:

Я повторил эти строки про себя. Они пробудили во мне какое-то чувство. И я попытался выразить его своими словами:

– Это как нежный котенок лижет мое сердце.

Папа не засмеялся, а кивнул с очень серьезным видом.

– Это стихотворение классического поэта династии Тань Ли Шанъиня. Хотя он был китайцем, но дух здесь очень японский.

Мы шли дальше, и я остановился у желтого цветка одуванчика. Угол наклона этого цветка показался мне очень красивым. Я снова почувствовал прикосновение языка котенка к своему сердцу.

– Цветок… – начал я, не в состоянии подобрать нужных слов.

Папа заговорил:

Я кивнул. Этот образ казался мне таким мимолетным и таким постоянным, как мое чувство времени, когда я еще был совсем ребенком. Это и обрадовало меня, и немного опечалило одновременно.

– Все пройдет, Хирото, – сказал папа. – Это чувство у тебя в душе называется моно но-аварэ. Это чувство быстротечности всех вещей в мире. Солнце, одуванчик, цикада, Молот и все мы: мы всего лишь условия уравнений Джеймса Клерка Максвелла, мы все эфемерные образы, которым предначертано полное угасание: будь то за секунду или за миллиарды лет.

Я посмотрел вокруг: на чистые улицы, на медленно прохаживающихся людей, на траву, на вечерний свет. Я знал, что всему есть свое место, и все было хорошо. Папа и я продолжили свою прогулку, и наши тени касались друг друга на земле.

И хотя Молот висел прямо над нами, я совсем его не боялся.

* * *

Моя работа заключалась в наблюдении за рядами индикаторов на панели. Это было похоже на большую доску для игры го.

В большинстве случаев работа была неимоверно скучной. Индикаторы обозначали натяжение в различных местах солнечного паруса, они несколько менялись в определенной последовательности каждые несколько минут, когда парус чуть сгибался в гаснущем свете отдаляющегося Солнца. Циклическая последовательность свечения индикаторов напоминала мне дыхание спящей Минди.